Мусульманское образование на Северо-Западном Кавказе (вторая половина XIX - начало ХХв.)

 

В исламском социокультурном комплексе, сложившемся на Северо-Западном Кавказе, религиозное образование занимало особое место: оно начало складываться как система в конце XIX века только в русском государственном контексте при наличии конкурирующих между собой русских имперских образовательных проектов, миссионерского и министерства народного просвещения. Каждый из них, согласно представлениям русской политической элиты, был направлен на формирование лояльности империи у «диких разбойничьих племен», «на привитие инородцам истинных понятий гражданственности и цивилизации».

Специфика религиозного образования на Северо-Западном Кавказе, а именно его неразвитость по сравнению с традиционными северокавказскими образовательными системами, прежде всего распространенными в Дагестане¹ (образно называемом в региональной арабоязычной средневековой историографии «бахр ал-‘улум» , т.е. «море наук»), определяется временем и характером распространения учения Мухаммада в этом регионе. Относительно позднее проникновение ислама, особенно интенсивное в период Кавказской войны (1817-1864), и абсолютное преобладание традиционных этнических регуляторов общественных взаимоотношений над исламскими идеями «покорности Всевышнему и следования Его воле и Закону» предопределили медленное формирование, а иногда и отсутствие многих институтов и дифференцированного социального слоя, обеспечивающих хранение, воспроизводство и трансляцию знаний об исламе.

Целью данной статьи является выявление форм мусульманского образования на Северо-Западном Кавказе, их трансформации во второй половине XIX – начале ХХ вв. в связи с организацией российской имперской системы образования в регионе. В статье рассматриваются как проблемы организации подготовки мусульманских духовных лиц, так и проблемы, связанные с мусульманскими школами для детей горцев.

Уточним, что в наименовании религиозных школ в региональной русской документации отсутствует терминологическая ясность – они называются «начальными школами медресе²» и мектебе, что не соответствует принятой на Ближнем Востоке терминологии. В практике русского делопроизводства и произведениях адыгской интеллигенции начала ХХ в. название медресе закрепилось за начальными школами, а за средними - мектебе. 

Источники первой половины XIX в., а это в основном сочинения европейских авторов, характеризующие систему воспитания горских детей, позволяют говорить, что на Северо-Западном Кавказе приобщение ребенка к исламу в этот период не являлось частью воспитательного процесса. Аталычество³, традиция воспитания ребенка в чужой семье, распространенная не только у адыгов, но и карачаевцев, балкарцев, ногайцев, осетин, абазин, абхазов, представляло собой систему, в наименьшей степени направленную на формирование исламского сознания и поведения.

Характеристика Ж.-В. Тэбу де Мариньи, нидерландского вице-консула черноморских портов, несколько раз по заданию своего правительства посетившего Черкесию в 1823-1824гг., с незначительными вариациями повторяется в описаниях разных европейских авторов: «Оно (воспитание у аталыка – НН) состоит из всякого рода упражнений для тела, чтобы сделать его сильным и ловким; из обучения верховой езде, борьбе, стрельбе из лука, ружья, пистолета и т.д.; ребенка обучают искусству руководить набегом, ловкости в кражах и умению переносить голод и усталость; стараются также развить в них красноречие и способность к рассуждению..»⁴. На этом фоне исключительным выглядит сообщение Н.И. Карлгоффа, Начальника штаба Черноморской береговой линии, зафиксировавшего новую тенденцию: «изучение турецкого языка и догматов мусульманской веры составляет исключительно предмет образования того класса людей, который сколько-нибудь заботится о воспитании детей»⁵.Распространение религиозных примечетских⁶ школ, арабского и турецкого языков в XVIII - начале XIX вв. было обусловлено продолжающимися процессами исламизации адыгов. При этом турецкий использовался «для внешних письменных сношений» жителями тех населенных пунктов черноморского побережья, которые являлись центрами торговли с Османской Портой, а устная форма арабского – среди духовных лиц⁷. Служители исламского культа, называемые в русских источниках имамы, кади, муллы и эфенди⁸, свои традиционные обязанности – пятничные молитвы в мечетях, проведение обрядов жизненного цикла, осуществление судопроизводства по шариату, обучение детей чтению Корана, арабскому письму и основам мусульманского вероучения, сбор и распределение закята – осуществляли в обществе, где разные социальные слои были носителями религиозности разной степени, а языческая обрядность в виде масштабных молений в священных местах преобладала над мусульманской. На Северо-Западном Кавказе до окончания Кавказской войны и начала процессов интеграции Северного Кавказа в Российскую империю служители культа представляли собой рыхлый и не жестко структурированный социальный слой. В реестре добродетелей духовных лиц репутация доблестного воина имела едва ли не меньшее значение, чем репутация благочестивого эфенди. Знаменитый историк Кубанского казачьего войска, член-корреспондент Императорской Академии наук, Ф.А. Щербина писал: «Мулла…мог жить и отправлять духовную службу, где желал, но непременно должен был участвовать в сражениях и в важных случаях быть впереди»⁹.Начиная с конца XVIII в. до 1840-х гг. XIX в., до открытия российскими властями первых учебных заведений для детей горцев, духовные лица были единственным социальным слоем, обеспечивающим обучение детей. Дж. Белл пишет о муллах как о «единственных учителях» в Черкесии¹⁰. «Грамотность на черкесском языке не существует, а знание арабского языка мало распространено в народе. Большая часть князей и старшин не знает грамоты, а потому муллы и ефендии, знающие арабский язык, суть единственные представители грамотности в народе, и на народных вече и разбирательствах имеют большой вес»¹¹, - подчеркивал барон К.Ф. Сталь. Однако знание арабского языка ограничивалось объемом, необходимым для произнесения текстов пятикратных молитв и ритуальных формул свадебного и погребального обрядов.

По доступным источникам первой половины XIX в. не представляется возможным восстановить картину преподавания, точно выявить количество школ, действующих при мечетях, изучаемые предметы и охарактеризовать продолжительность обучения, количество, возрастной ценз и образовательный уровень как учителей, так и учеников. 

Исламское образование на территориях, населенных западными адыгами, осуществлялось при мечетях или на дому у местных мулл, получивших образование в Турции или Дагестане. По данным 1868 г. в западной Черкесии на 41.323 населения приходилось 82 мечети¹². При каждой мечети велось обучение детей первоначальным знаниям об исламе. Самое подробное указание на количество примечетских школ принадлежит английскому политическому агенту Дж. Беллу. Знакомый Дж. Белла эфенди Измаил, обучающий в своей школе при мечети 12 мальчиков из соседних 16 аулов, сообщил ему, что «восточнее и севернее Геленджика, должны находиться около 40 школ, таких же, как и его, причем каждая посещается от 10 до 60 человек учеников. Если взять в среднем 20, то число детей, обучающихся в них, равно 800»¹³. Эфенди давали первоначальные знания и детям, которые хотели бы стать шариатскими судьями¹⁴. Обучение для желающих стать муллой длилось 3 года, и от 15 до 20 лет – для тех, кто хотел получить должность кади. За обучение детей, как мальчиков, так и девочек, духовные лица получали натуральные выплаты в виде зерна, меда, мяса. 

После окончания Кавказской войны и завоевания западной части Кавказа реализация имперского проекта «умиротворения Кавказа» обусловила изменение форм религиозного образования. К 1880-м гг., после неоднократного административного переустройства Кубанской области, куда вошло население Западного Кавказа, адыги были включены в три из ее семи отделов – Майкопский с центром в г. Майкопе, Баталпашинский и Екатеринодарский с центром в г. Екатеринодаре. Кавказская война внесла значительные изменения в демографическую ситуацию в регионе. В 1897 г. в Кубанской области проживало 1 918 881 тыс. жителей, из них самая большая группа – русские¹⁵ – насчитывала 1 737 908 чел.(90,6%), адыги – 52 798 ( 2,75%), карачаевцы - 26 877 (1,4%), греки – 20137 (1%), армяне – 13 926. (0,7%)¹⁶. Немногочисленность коренного населения объясняется демографическими последствиями мухаджирского движения – переселения горцев в Османскую империю в ходе и после окончания Кавказской войны, в результате которого за пределами исторической родины оказалось 96% адыгского населения¹⁷. В период после окончания Кавказской войны и начала процессов интеграции региона в «тело империи» трансформация институтов, обеспечивающих религиозное образование, определялась политикой русской администрации в отношении ислама и мусульман на Северном Кавказе. Мусульмане Северного Кавказа, вошедшего в состав Российской империи, отличались по своим типологическим характеристикам от мусульман Поволжья и Крыма, с которыми уже сложилась устойчивая и относительно длительная практика государственно-конфессиональных отношений. Вокруг созданных и законодательно утвержденных Оренбургского магометанского духовного собрания (1788) и Таврического муфтиата (1831) как основных инструментов осуществления конфессиональной имперской политики была сформирована система управления духовной жизнью в соответствующих регионах. В предметы ведения духовных управлений, возглавляемых муфтиями, входило назначение и наблюдение за приходским духовенством соответствующего округа, осуществление обрядов, заведование мечетями и школами при них, вакуфной собственностью, ведение метрических книг. Для Северного Кавказа организация самостоятельного муфтиата¹⁸ оставалась «вопросом вопросов» конфессиональной политики начиная с 1830-х гг. XIX в. вплоть до 1914 г., в контексте которого следует рассматривать проблемы организации религиозного образования. 

Комплекс стереотипов, сформировавшихся у русской политической элиты как в Петербурге, так и в Тифлисе, предопределял отношение к северокавказским горцам как к «буйным, склонным к разбоям фанатикам-мусульманам»¹⁹ и связывал развитие религиозного фанатизма у горцев с созданием муфтиата и решением проблемы упорядочения духовной жизни. Все проекты духовного управления для Северного Кавказа, а в самых поздних предусматривались возможности организации мусульманских школ с санкции региональных начальников, рассматривались как открывающие перспективы для возникновения нового центра консолидации мусульман и развития мусульманской антигосударственной активности в тех регионах Кавказа, где ислам не был широко распространен. 

В этом плане показательна записка графа Н.И.Евдокимова, начальника правого фланга Кавказской линии²⁰. В записке Н.И. Евдокимова содержится ясное понимание того, что шариат и мусульманские институты не получили развития у горцев Северо-Западного Кавказа, и в этом их принципиальное отличие от других мусульманских народов Северного Кавказа²¹. Граф Н.И.Евдокимов, автор трагического для адыгов проекта их полного выселения с исторической территории, предлагал «оставить положение магометанского духовенства в здешнем крае в том виде, как оно ныне находится»²², и не создавать структур, способствующих формированию образованных мулл и эфенди как «руководителей, которые повели всех их к одной цели – утверждения шариата»²³.Тем не менее, опыт организации российскими властями школ при мечетях и приглашения законоучителей существовал. В 1805г. Главнокомандующий в Грузии П.Д. Цицианов, наставляя генерала И.П. Дельпоццо, пристава Большой и Малой Кабарды, писал о необходимости строительства за счет казны мечетей в Георгиевске и Константиногорске со школами при них, которые будут пополняться учениками с помощью мулл²⁴; в 1842г. в занятую русскими войсками еще в 1828-1829 г. крепость Анапу (ранее бывшую одним из основных центров политической и миссионерской активности Османской Порты на Черном море) для богослужения в мечети и для обучения детей-аманатов²⁵ из Керчи был приглашен мулла, которому платили жалованье наравне с православными священниками²⁶.Наместничество князя М.С. Воронцова (1845-1854), деятельность которого отразила победу регионализма над централизмом в реализации кавказской политики Петербурга и справедливо получила в новейшей кавказоведческой историографии сравнение с «золотым веком»²⁷ для Закавказья, было периодом, когда проблема формирования образованных духовных кадров как проводников русского влияния находилась в ряду главнейших мер образовательной политики. 

Князь М.С. Воронцов, сдавая дела после 9 лет управления Кавказским краем генералу Н.А. Реаду, по личному указанию императора составил для генерала инструкцию, в которой изложил основания и принципы своей политики управления Кавказом. Прекрасно знающий вариативность функционирования ислама от Дагестана до северных склонов Кавказского хребта, наместник придавал особое значение организации мусульманских школ для подготовки духовных лиц. «Школы эти оказываются для нас весьма полезными приготовлением способных мулл и кадиев, которые после расходятся по всему краю, с выгодою, что не только хорошо знают русский язык, но, по крайней мере, большей частью нам привержены и благодарны за воспитание»²⁸. При Воронцове в Тифлисе было открыто два училища для суннитов и шиитов в 1847г, через два года еще шесть мусульманских школ – две, для суннитов, в Дербенте и Шемахе, по одной для шиитов – в Баку, Шемахе, Шуше и Елисаветполе²⁹. Во всех этих восьми школах, содержавшихся за счет средств Наместника и частных пожертвований, учились 586 учеников³⁰.

В то время как в фокусе внимания наместника находился Северо-Восточный Кавказ и Закавказье, аналогичные вопросы неизбежно приобретали особую актуальность и для Северо-Западного Кавказа, на территории которого уже происходили последние сражения Кавказской войны, и проблемы выработки стратегии по отношению к мусульманскому духовенству в общем, а в частности – к его кадровому воспроизводству – со стороны кавказской администрации приобретали особую значимость. 

Порядок организации духовной жизни на Северо-Западном Кавказе, определенный текущими местными распоряжениями, сложился в течение 1870-80-х гг.: были учреждены горские словесные суды и определены функции и границы полномочий уездных (отдельских) кади в горских словесных судах; выработана процедуры «испытания» на должность кади и эфенди в горских словесных судах, а также определен порядок избрания духовных лиц аульными обществами, сформирована иерархия духовных лиц – кади, старшие и младшие эфенди, муэдзины. Однако школы при мечетях и вообще духовное образование, в том числе и вопрос подготовки квалифицированных служителей культа, до начала 1880-х не были объектом какого-либо внимания региональных властей. 

Образовательный ландшафт Северного Кавказа и Северо-Западного Кавказа стремительно усложнялся уже начиная с 40-х гг. XIX века. Преподавание ислама было введено в учебные заведения, созданные русской властью специально для детей горцев с учетом своих собственных политических задач и северокавказской нормативной культуры. В то же время продолжали функционировать уже действующие школы медресе, методика преподавания и круг изучаемых дисциплин в которых не изменялись вплоть до начала революционных событий 1917г. 

В 1847г. был учрежден Кавказский учебный округ, главный орган, контролирующий процессы распространения начального и среднего образования среди народов Северного Кавказа. Обучение в подведомственных округу учебных заведениях должно было быть согласовано с «духом верования» местных жителей³¹. Новый учебный округ Российской империи по своим структурным характеристикам не отличался от уже существующих учебных округов, однако он функционировал на основании специально для него введенных законодательных и нормативных положений³². По «Положению о Кавказском учебном округе» 1847г. округ подчинялся наместнику, непосредственное руководство учебным округом осуществлял попечитель, в подчинении которого находились директора и инспекторы народных училищ. В структуре округа действовало четыре дирекции - Тифлисская, Кутаисская, Ставропольская, Черноморская. Школы при мечетях, как и частные школы и школы при церквях, частные пансионы и частные учебные заведения формально вошли в их ведение. Новое «Положение о Кавказском учебном округе» 1853г., принимавшееся уже при активном участии новой кавказской администрации и Кавказского комитета, где были сильны позиции централистов, ничего не изменило в статусе мусульманских школ.

В пределах Кавказского учебного округа русская администрация учредила различные типы учебных заведений, рассчитанные непосредственно на совместное обучение детей русских чиновников и военных, служивших на Кавказе, и детей горцев из аристократических сословий – горские школы, уездные одноклассные училища, на западе региона – отделения для черкесов и татар в станичных училищах, а также гимназии регионального масштаба – Екатеринодарскую войсковую и Ставропольскую гимназии. Все они, особенно горские школы и гимназии, стали основными центрами образовательной активности для горцев западного Кавказа вплоть до 1917г. Блестящие военные карьеры, которые вчерашние уроженцы горских аулов, выпускники прежде всего гимназий, делали в Петербурге и у себя на родине, гарантированное финансовое благополучие, приобретенные в стенах гимназий связи, иной раз определяющие очередной разворот их судьбы, расширение возможностей самореализации и, что немаловажно для кавказского менталитета, демонстрация мужской успешности своим соплеменникам усиливали престижность именно русских учебных заведений и делали их все более притягательными и популярными среди адыгской аристократии. К началу ХХ в. в гимназиях, прогимназиях, реальных училищах, городских училищах и школах, станичных общественных и частных русских школах обучалось уже около 2500 детей адыгов³³.Особым типом учебных заведений являлись горские школы, созданные на Кавказе в течение 1860-х гг., перед которыми ставилась четкая политическая задача «распространения гражданственности и образования между покорившимися мирными горцами»³⁴. Горские школы делились на окружные и начальные. Окружные школы по своим программам и правилам соответствовали уездным училищам. Их выпускники, закончившие школу на отлично, получали возможность поступить в IV класс гимназий Кавказского учебного округа³⁵. Первоначально окружные четырехклассные школы были открыты во Владикавказе, Нальчике, Темир-Хан-Шуре; начальные трехклассные – в Грозной, Усть-Лабе, Сухум-Кале. При горских школах были учреждены пансионы – во Владикавказе, Нальчике, Темир-Хан-Шуре, в Грозной, Усть-Лабе, Сухум-Кале , в которых обучалось 420 воспитанников. За счет казны в этих пансионах содержалось 150 горских и 95 русских детей. Обучение в горских школах было платным, для учеников из бедных семей обучение могло быть бесплатным по представлению педагогического совета и с разрешения местного военного начальства³⁶. 

Обучение в горских школах велось на русском языке. История введения в школы для нерусских детей русского языка и его роль как консолидирующего империю фактора может стать предметом особого исследования; здесь же отметим, что в процессе противопоставления русского образовательного проекта мусульманским школам на Северном Кавказе русскому языку отводилась идеологическая роль. Изучение местных языков было частью учебных планов в Ставропольской и Екатеринодарской гимназиях; в аульных школах, созданных Министерством народного просвещения, обучение грамоте и письму осуществлялось на родном черкесском языке. Для властей гораздо важнее было не допустить расширения функций арабского языка среди горцев Кубанской области, у которых он не имел широкого распространения. Эта установка была сформулирована в 1866г., в рапорте из Кавказского военного округа, направленном Начальнику Кубанской области Ф.Н. Сумарокову-Эльстону: «… распространением же туземной грамотности может быть достигнута Правительственная цель разъединения враждебных нам интересов горских племен, которых связующим звеном служит в настоящее время арабская письменность и арабская ученость»³⁷. В 1869г. языковед, специалист по кавказским языкам барон П.К. Услар, 20 лет проживший в Дагестане, писал: «Мы совершенно устраняем вопрос религиозный. Прозелитизм не наше дело. Не христианские школы противопоставляем мы мусульманам, а русские арабским, русский язык арабскому»³⁸. 

По Уставу о горских школах 1859г. в них работали «законоучитель православного исповедания и мусульманского закона, три учителя наук и один учитель приготовительного класса»³⁹. По штатному расписанию жалование мусульманского и православного законоучителя было одинаковым, 100 рублей в год, только в Нальчикской школе жалованье православного вероучителя было больше, 150 рублей в год⁴⁰. И православный, и мусульманский законоучители назначались Попечителем Кавказского учебного округа после прохождения соответствующего «испытания»⁴¹.В окружных школах преподавались основы православия (для христиан) и «мусульманский закон» (для мусульман); русский язык и русская грамматика; всеобщая география и география Российской империи; краткий очерк всеобщей и русской истории; арифметика и основы геометрии; чистописание и рисование⁴², в начальных - основы православия (для христиан) и «мусульманский закон» (для мусульман); русский язык, чтение, письмо, «счисление и первая часть арифметики», основы географии России, чистописание.⁴³ В программу горских школ с 1879г. было введено преподавание арабского и французского языков.

Через горские школы прошло большое количество детей, например, до 1892г. горская школа, открытая в Майкопе в 1866г., выпустила 177 человек, в основном адыгов⁴⁴.Большую роль в процессах сохранения мусульманской идентичности играла Ставропольская гимназия. Воспитанники из горцев, впервые появившиеся в ее стенах в 1849г., имели возможность в том числе получать знания об исламе и отправлять свои духовные обязанности, для чего в гимназии им была выделена молельная комната. Ставропольская гимназия была единственным учебным заведением в Российской империи, где в 1852 г. открылись специальные классы для горских воспитанников для их подготовки к поступлению в университет и для обучения будущих преподавателей уездных училищ и низших классов гимназий. В 1867г., согласно «Положению об учебной части на Кавказе», при Ставропольской гимназии специально для выходцев с Северного Кавказа было учреждено горское отделение, программа которого соответствовала программе реальных училищ в Российской империи. В 1880-1881 гг. горское отделение было преобразовано в реальное отделение при гимназии и преподавание естественных наук стало приоритетным. 

Срок обучения в гимназии составлял 7 лет, обучение осуществлялось на русском языке. В то же время гимназия стала площадкой, где реализовались идеи М.С. Воронцова о необходимости изучения местных языков русскими воспитанниками. В гимназии местные языки преподавались в первых четырех классах по 10 уроков в неделю⁴⁵. Татарский язык изучали все воспитанники, черкесский – все казенно-коштные воспитанники и дети, содержавшиеся за счет Кавказского линейного казачьего войска, армянские воспитанники изучали свой родной язык. Учитель черкесского языка У. Берсей, служивший в этой гимназии, создал «Букварь черкесского языка», где предложил вариант азбуки, высоко оцененный современными специалистами как значительное событие в отечественной кавказоведческой науке того времени. В специальных классах Ставропольской гимназии преподавались арабский язык для готовящихся на восточное отделение филологического факультета⁴⁶. В 1875 г. в учебный план гимназистов входили следующие дисциплины: закон Божий (для мусульман – «мусульманский закон»), русский язык, словесность, логика, латынь, греческий язык, математика, география, физика, история, французский, немецкий, естественная история, химия, рисование, чистописание.

Преподавание ислама занимало 2 часовых урока в неделю для учеников 1 – 7 классов⁴⁷. Ф.Юхотников, учитель русского языка Ставропольской гимназии, в своих воспоминаниях подчеркивал, что наличие среди образовательных предметов «мусульманского закона» способствовало повышению репутации этой гимназии среди горцев. «Отцы, на долю которых впервые выпал жребий послать туда своих детей, разумеется, по настоянию русских начальников или по совету образованных горцев, искренно нам преданных, отпускали их не только с полным недоверием к сохранению религии, но и совершенною безнадежностью на возврат, а некоторые опасались даже и за самую жизнь их. Многие отцы, отдавши детей своих и считая их на веки погибшими, а себя вполне осиротевшими, хотели бежать в горы, а это означало месть и сильнейшую вражду к русским. ..Но вот они ежегодно являются домой на каникулы: сыновья их по-прежнему мусульмане... Они являлись в родной аул с новыми познаниями и на родном языке, …религия здесь не была затронута, обряды их исполнялись с большой точностью и усердием»⁴⁸. Однако изучение «мусульманского закона» не было обеспечено литературой. Уникальный источник – каталог ученической библиотеки Ставропольской гимназии – показывает, что в библиотеке, насчитывающей в 1873г. 3000 томов и 1500 названий, среди классических произведений русских и европейских авторов (Пушкин, Карамзин, Грибоедов, Гоголь, Жуковский, Державин, Гете, Шекспир, Диккенс. Теккерей, Вальтер Скот, Сервантес), исторических (Тьери, Гизо, Костомаров, Устрялов, Маколей) и богословских сочинений (Библия, сочинения митрополитов и архиепископов, иноков) не было ни одного текста Корана и ни одного сочинения мусульманского автора⁴⁹.

Инициатива учреждения школ, в которых бы наряду с общеобразовательными дисциплинами, в том числе и с преподаванием русского языка, преподавались бы основы ислама, принадлежала не только государству, но и аульным обществам. Особенно большое число – около 100 школ – было открыто в Кубанской области в 1861-1867гг. Аулы, принявшие решения об открытии подобных школ, население которых было готово взять все расходы на их содержание⁵⁰, на западе региона были сконцентрированы вокруг Екатеринодара, центра экономического, торгового, интеллектуального и культурного притяжения для западнокавказских горцев. 

В 70-е гг. XIX в. изменяется правительственный курс в отношении «кавказской» школы. Завершение Кавказской войны выдвинуло задачу экономической и социальной интеграции края, его унификации, перспективы Кавказа в Российской империи виделись в распространении на него стандартов, действующих в других регионах империи. Были проведены правительственные мероприятия, ограничивающие возможности получения среднего и высшего образования для представителей Кавказа⁵¹, в целом школы реорганизовывались по образцу российских и начинали работать по моделям и программам Министерства народного просвещения. Для стабилизации позиций империи начальная школа стала одним из инструментов влияния на мусульманское население. Место школ при мечетях среди остальных учебных заведений теперь определялось специальными циркулярами попечителя Кавказского учебного округа. В марте 1877г. циркуляр «Об отношении дирекций народных училищ к мусульманским школам»⁵², выделил мусульманские школы общеобразовательного характера, т.е. школы, в которых «кроме Корана и местной грамотности преподается и язык русский», в особый тип. Только такие школы находились в ведении дирекций народных училищ и руководства округа; «о прочих же мусульманских школах» директорам предписывалось собирать только статистические сведения. Циркуляр по управлению Кавказским учебным округом за 1878г. был написан в русле той же тенденции: «Школы при мечетях нельзя смешивать с собственно народными училищами; они имеют значение только как школы религиозно-племенные и служат к распространению грамотности, а не образования в собственном смысле этого слова»⁵³. Применительно к Северо-Западному Кавказу школы при мечетях оставались вне какого-либо государственного внимания, документация по ним не велась вплоть до начала ХХв. В 1890-е гг. появляется первая в русском делопроизводстве систематическая статистика, позволяющая оценить, что в начале 1890-х гг. в адыгских аулах Екатеринодарского и Майкопского отдела действовала 101 мечеть⁵⁴. Если мы возьмем за основу предположение Дж. Белла о том, что в каждой мечети обучалось порядка 20 детей, то в 101 мечети, действующей в 1890-х гг, училось около 2000 детей. Учитывая, что численность западных адыгов Кубанской области составляла 37.750 человек, в школах при мечетях обучалось предположительно примерно 17% детей школьного возраста. 

Мусульманские школы представляли собой застывшую во времени структуру, не способную не только дать возможность дальнейшего социального продвижения своим выпускникам, но и обеспечить достойный уровень освоения ислама. В. В.Васильков, работавший в начале ХХ века наставником Кубанской учительской семинарии, писал : «в медресе, кроме изучения арабской грамоты, занимаются еще чтением Корана, но без всякого толкования смысла его. На вопрос любознательного ученика о значении того или другого прочитанного места из Корана учитель обыкновенно отвечает, что он сам плохо понимает, а потому боится своими ошибочными толкованиями оскорбить святость Корана»⁵⁵. Автор пишет, что в медресе практиковалось взаимное обучение, когда старшие ученики обучали младших. Другой источник описывает, что условия обучения и быта учеников «были по-спартански суровыми и простыми. Большинство учащихся медресе в силу жестоких телесных наказаний, суровых условий обучения и холодных помещений часто болели, у них были распространены болезни глаз ввиду плохого освещения, туберкулез и т.д.»⁵⁶.В начале 1880-х гг. в аулах сложилась ситуация, которую современники событий оценивали как катастрофическую: в аулах служило большое количество мулл, не избранных аульными обществами, они были плохо образованы, часто не знали правил совершения некоторых важнейших обрядов⁵⁷. Вопрос о необходимости подготовки кадров духовенства, способных преподавать в местных мусульманских школах, впервые был поднят на уровне Начальника Кубанской области. Обсуждение началось с записки кадия Екатеринодарского горского суда Ахмада Яхутля о необходимости упорядочения накяха, о порядке совершения пятничной молитвы, о сборе закята⁵⁸, однако вскоре стало очевидно, что проблема выходит за рамки скрупулезного соблюдения мусульманской обрядовой практики и выливается в необходимость подготовки образованных служителей культа. В июне 1881г. муллы и доверенные от обществ Баталпашинского уезда вместе с кадием Баталпашинского горского суда Умаром Мекеровым на специальном заседании поставили вопрос о регулярном отправлении молодых людей из дворянских семей для обучения в Аравию⁵⁹, которые по возвращении домой станут учителями. Содержание учеников планировалось за счет части закята, которую должен выделять уездный кадий⁶⁰. В Майкопе планировалось организовать школу для подготовки мулл с квалифицированными преподавателями арабского языка, которая содержалась бы за счет закята⁶¹. Однако многочисленные предложения и инициативы, выдвинутые на заседании, за исключением организации «испытаний» для духовных лиц в горском словесном суде, не получили дальнейшего развития.

Период сложностей в мусульманском духовном образовании совпал с активизацией миссионерских православных школ на Северо-Западном Кавказе, так называемых «русских школы грамоты». Идея христианизации и «желание правительства обрусения» горцев Кавказа, использования православия как инструмента политической стабилизации присутствовала в интеллектуальных кругах и в записках многих представителей русской бюрократической и особенно военной элиты, прошедшей через опыт Кавказской войны. Вице-адмирал Л.М. Серебряков, начальник Черноморской береговой линии, был одним из тех, кто задал тон в обсуждении этой проблемы, указав на необходимость «противупоставить крайнему демократическому направлению мюридизма ту охранительную политическую систему, которой следует христианство, но противупоставить сознательно, чтобы было ясно видно различие в образе действий двух религий»⁶². В завершенном виде проект христианизации горцев воплотился в «Обществе восстановления православного христианства на Кавказе», созданном по инициативе Наместника Кавказского князя А.И. Барятинского. В становлении православной церкви на Кавказе важным этапом стало открытие Кавказской епархии с центром в Ставрополе (16 января 1843г.), которая уже в 1885 г. распалась на несколько епархий, вместо бывшей Абхазской епархии были учреждены самостоятельные Владикавказская и Сухумская епархии, Кавказская епархия получила название Ставропольской⁶³. Адыгские аулы Майкопского отдела Кубанской области попадали в сферу интересов Ставропольской епархии и ее преосвященного Агафодора. На средства Епархиального миссионерского комитета в 1900г. в 9 горских аулах были открыты «школы русской грамоты». В письме Начальника Кубанской области и Наказного атамана Кубанского казачьего войска директору народных училищ Кубанской области прямо говорится о том, что создание школ обусловлено целями «просвещать горцев в духе православия»⁶⁴. На основании источников нами составлена таблица, характеризующая географию этих школ и количество учеников.

Школы Епархиального миссионерского комитета в аулах Майкопского отдела Кубанской области⁶⁵

В нескольких школах – Джерокаевской, Хатукаевской, Хачемзиевской, Егерухаевской, Ходзьской – арабский язык преподавали старшие эфенди этих аулов⁶⁶. Очевидно, неграмотные горцы, приговорами аульных обществ санкционируя открытие православных школ, не отдавали себе отчета в том, какие именно школы они обязывались материально поддерживать, так же, как и мусульманские духовные лица, рекрутированные в школы для преподавания арабского языка, не понимали, в каких школах преподают. Сведения о реакции горцев на эти школы противоречивы: в Ставропольских епархиальных ведомостях дается гармоничная картина сосуществования школы и мусульманского населения, которое содержало школу, оставляя Комитету миссионерского общества только выплату жалования педагогу; жители аула Блечепсин, сообщают ведомости, вообще были готовы «устроить для школы специальное здание из старой мечети»⁶⁷. В тоже время инспектор народных училищ Кубанской области в своем отчете от 20 декабря 1901 г. сообщает, что «во всех этих школах учителями состоят лица, далеко неподготовленные не только вести эти школы в миссионерских целях, но даже удовлетворительно простое обучение инородцев русскому языку»⁶⁸. Наличие православных священников в епархиальных школах и низкий уровень квалификации учителей едва не спровоцировал «бунт среди местного населения», которое и так отправляло детей в эти школы под давлением аульской администрации. Жители аула Ульский вообще отказались помогать миссионерским школам, поняв, что они находятся на содержании православной епархии⁶⁹. По мнению инспектора народных училищ, школы не оправдывали своего предназначения, обходились Миссионерскому Комитету дорого и должны были смениться министерскими народными училищами. Кроме того, изданное 1 апреля 1902г. Положение о церковных школах Ведомства православного исповедания предписывало, что миссионерские школы могут быть открыты только в православных приходах и монастырях⁷⁰. Вскоре миссионерские школы в адыгских аулах были закрыты, а учителя изгнаны из аулов и едва не избиты⁷¹. 

Изложенное выше позволяет сделать вывод о том, что вплоть до 1870-х гг. XIX в. местная западнокавказская традиция, направленная на воспитание мужчины-воина, отводила обучению исламу немного места. Количество детей в школах при мечетях было небольшим, обучение велось нерегулярно и бессистемно. Политическая ситуация, обусловленная завоеванием Северного Кавказа и его последующей интеграцией в состав Российской империи, предопределила изменения образовательного ландшафта. Преподавание ислама было введено в учебные заведения для детей горской аристократии, созданные в рамках русского образовательного проекта на Северном Кавказе, и служило инструментом формирования лояльных элит. В то же время обучение Корану и арабскому письму сохранялось в мусульманских школах, находившихся вне контроля российской учебной администрации. Школы при мечетях, будучи рассчитанными на низшие сословия, со своими скромными возможностями, не могли конкурировать с русскими учебными заведениями, открывавшими перспективы дальнейшего социального продвижения для детей из высших слоев адыгского общества. Данное обстоятельство предопределило решение аульных обществ об организации школ, в которых преподавание арабской грамоты и Корана сосуществовало с изучением светских дисциплин. Позже, в начале 1910-х гг., это подтолкнуло адыгскую интеллигенцию к активной организации новометодных религиозных школ. Список литературы Арапов Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII – начало ХХ века). М., 2004. 

Список литературы 

Арапов Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII – начало ХХ века). М., 2004. 

Берзедж Н. Изгнание черкесов (причины и последствия). Майкоп, 1996

Белл Дж. Дневник пребывания в Черкесии в течение 1837, 1838, 1839 гг. // Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX вв. Нальчик, 1974. 
Большой турецко-русский словарь. Büyük Türkçe-Rusça Sözlük. М., 1998 Васильков В.В. Очерк быта темиргоевцев // Ландшафт, экономические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX — начале ХХ в. Нальчик: Эль-фа,2004

Всеподданейшее письмо кн. Воронцова от 1 марта 1854 г // Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (далее – АКАК). Т.Х.Тифлис, 1885. 

Гатагова Л.С. Правительственная политика и народное образование на Кавказе в XIX в. М., 1993. 

Гордин Я. Кавказ: земля и кровь. СПб., 2000. 

ГАКК ( Государственный архив Краснодарского края). Ф.454. Оп.2. Канцелярия Начальника Кубанской области и Наказного атамана Кубанского казачьего войска. 

ГАКК. Ф.470. Оп.2. Канцелярия Дирекции училищ Черноморского казачьего войска. Канцелярия Дирекции народных училищ Кубанской области Министерства народного просвещения, г. Екатеринодар. ГАКК. Ф. 774. Оп. 2. Канцелярия помощника Начальника Кубанской области по управлению горцами

ГАКК. Ф. 779. Оп. 1. Канцелярия воинского начальника Прочноокопской крепости Черноморской кордонной линии.

Данные административной статистики о черкесских аулах Адыгейской области за 1893 год (Извлечение из Кубанской справочной книжки 1894 года с сохранением табличных заголовков) // Список населенных пунктов Адыгейской автономной области по состоянию на 1-е января 1927 года. Краснодар, 1927.

Дегоев В.В. Кавказ и имперская идея // Звезда. 2004. №6.

Записка вице-адмирала Серебрякова от 11 декабря 1852 года // АКАК. Т.X. Тифлис, 1885. 
Каймаразов Г.Ш. Мусульманская система образования в Дагестане // Ислам и исламская культура в Дагестане. М., 2001.

Карлгофф Н.И. О политическом устройстве черкесских племен, населяющих северо-восточный берег Черного моря // Ландшафт, экономические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX—начале ХХ в. Нальчик: Эль-фа,2004. 
Касумов А.Х, Касумов Х.А. Геноцид адыгов. Из истории борьбы адыгов за независимость в XIX веке. Нальчик, 1992 

Каталог ученической библиотеки при Ставропольской гимназии. Ставрополь, 1894. Кошев М.А. Из истории просвещения горцев Северного Кавказа в XIX – начале ХХ века. Нальчик, 1991. Модзалевский Л.Н. Ход учебного дела на Кавказе с 1802 по 1880 год // Памятная книжка Кавказского учебного округа на 1880г. Тифлис, 1880. Об отношении дирекций народных училищ к мусульманским школам // Сборник распоряжений, напечатанных в циркулярах по управлению Кавказским учебным округом. Третье пятилетие. 1877-1881. Тифлис, 1891. 

Отчет князя М.С. Воронцова за 1849-1851 годы // АКАК. Т. Х. Тифлис, 1885. 

Отчет по Кавказскому учебному округу за 1855 академический год // АКАК. Т.XI. Тифлис, 1888. Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957. П.У. О распространении грамотности между горцами // Сведения о кавказских горцах, изданные с соизволения е.и.в. Главнокомандующего Кавказской армией при кавказском горском управлении. Тифлис, 1870. Вып.3. Репринтное издание. М., 1992. Положение о Кавказском учебном округе // Сборник распоряжений, напечатанных в циркулярах по управлению Кавказским учебным округом. Т.I.Тифлис, 1890. 

Положение об учебной части на Кавказе и за Кавказом // Сборник распоряжений, напечатанных в циркулярах по управлению Кавказским учебным округом. Первое пятилетие. 1867-1871. Тифлис, 1891. Раздольский С.А. Монастыри Кавказской епархии и их роль в культурном развитии Северного Кавказа. Ростов-на-Дону-Майкоп,2006. РГВИА (Российский государственный военно-исторический архив). Ф.14257. Оп.3. Временная канцелярия при Начальнике Кубанской области. Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т.3. СПб., 1875-1876. Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007 Селимханов А.К. Из истории просвещения в Дагестане // Ученые записки Дагестанского педагогического института. Т.I. Махачкала, 1957 Сиюхов С. Не меч, а мир // Сиюхов С. Избранное. Нальчик, 1997 Ставропольские епархиальные ведомости. 1902. №9.

Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т.I. Нальчик, 2001. 
Торопицын И.В. Институт аманатства во внутренней и внешней политике России в XVII -XVIII вв. // Кавказский сборник. Т.4(36). М., 2007. 
Тэбу де Мариньи Ж-В-Э. Путешествия в Черкесию // Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX вв. Нальчик, 1974 
Указ именной, объявленный Командиру Отдельного Кавказского корпуса Управляющим Военным Министерством 19 августа 1842 года о производстве жалования мулле, приглашенному в крепость Анапу, для отправления богослужения в магометанской мечети // Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, статистика). М., 2001. 
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986 Чему учились адыги в старину // Псатль. 1927. Чеучев Н.Ш., Хамирзова М.Н. Из истории просвещения и образования у адыгов. Майкоп, 2001 Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Т.II. История войны казаков с закубанскими горцами. Екатеринодар, 1913. 

Юхотников Ф. Нечто о горцах, учащихся в Ставропольской гимназии // Архивные источники о просвещении горцев Кавказа XIX-начала ХХ веков. См. Кошев М.А. Из истории просвещения горцев Северного Кавказа в XIX – начале ХХ века. Нальчик, 1991. Нефляшева Наима Аминовна – кандидат исторических наук, доцент, старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований, Институт Африки РАН.

1 О религиозном образовании в Дагестане см. Каймаразов Г.Ш. Мусульманская система образования в Дагестане // Ислам и исламская культура в Дагестане. М., 2001. С.116-129 и др.
2 Медресе (ар. мадраса) – мусульманское учебное заведение второй (высшей) ступени после начальной. 
3 Аталычество – от ата «отец; дядя; вежливое обращение к пожилым татарам», вост-русск (Даль) из чагат., тат., казах ata «отец, дедушка». См. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986. С.95
4 Тэбу де Мариньи Ж-В-Э. Путешествия в Черкесию // Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX вв. Нальчик, 1974 (далее – АБКИЕА). С.301.
5 Карлгофф Н.И. О политическом устройстве черкесских племен, населяющих северо-восточный берег Черного моря // Ландшафт, экономические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX—начале ХХ в. Нальчик: Эль-фа,2004. С.122.
6 Название «примечетская школа» дается согласно тексту источников. 
7 Там же.
8 Efendi (тур.) от греч. authentes – повелитель, господин. См. Большой турецко-русский словарь / Büyük Türkçe-Rusça Sözlük. М., 1998 
9 Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Т.II. История войны казаков с закубанскими горцами. Екатеринодар, 1913. С.25
10 Белл Дж. Дневник пребывания в Черкесии в течение 1837, 1838, 1839 гг. // АБКИЕА. С.524
11Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т.1. Нальчик, 2001. С. 251.
12 ГАКК. Ф. 779. Оп. 1. Д. 4. Л.40
13 Белл Дж. Указ. Соч. С. 524.
14 Там же. 
15 В источниках понятие «русские» включает собственно русских, украинцев и белорусов.
16 Подсчеты сделаны мною на основании таблицы 9. Распределение населения по родному языку и таблицы 10. Динамика роста населения российского Северного Кавказа в составе Кавказского наместничества.1867-1915. См. Северный Кавказ в зеркале имперской статистики конца XIX – начала ХХ в. // Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007. С.385-395
17 Касумов А.Х, Касумов Х.А. Геноцид адыгов. Из истории борьбы адыгов за независимость в XIX веке. Нальчик, 1992; Берзедж Н. Изгнание черкесов (причины и последствия). Майкоп, 1996 и др.
18 См. подробное освещение этого вопроса и проектов, инициированных центральной и региональной властями в течение 1830-1890х гг. Арапов Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII – начало ХХ века). М., 2004. С.97-98, 130-131, 160-164
19 Общий взгляд на Кавказ и народы, там обитающие // Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX – начало ХХ вв. СПб., 2005. С.306
20 Кавказская линия (Кавказские укрепленные линии) – система пограничных укреплений русских войск на Кавказе в XVIII – XIX вв., возведенных по самым большим рекам Кавказа – Кубани и Тереку, в то время – южная граница России. Начало Кавказской линии было положено гребенскими казаками, которые построили крепости Кизляр (1735г.) и Моздок (1763г.). На базе этих крепостей позже возникли Кизлярская и Моздокская линии. В 1778г. по инициативе А.В. Суворова по реке Кубань была построена Кубанская пограничная линия протяженностью 550 км. В 1784г. были сооружены укрепления по Военно- Грузинской дороге. К 1785 г. все укрепления составили единую Кавказскую укрепленную линию, позже разделенную на левый фланг, центр, правый фланг и единую Кавказскую укрепленную линию. На линии несли службу Кавказское и Черноморское казачьи войска. С окончанием Кавказской войны Кавказская линия утратила свое значение.
21 РГВИА. Ф.14257. Оп.3. Д.552. Л. 12об.
22 Там же. Л.13об
23 Там же. Л.13
24 Цит. По: Гордин Я. Кавказ: земля и кровь. СПб., 2000. С.81
25 Аманат – ар. заложник, даваемый в обеспечение договора. Во второй половине XVII –первой половине XIX в. обычай брать (выдавать) политических заложников (аманатов) из среды аристократии был распространен во взаимоотношениях российской власти с народами, населявшими юго-восточные окраины Российской империи, либо вступавшими в подданство России. См.Торопицын И.В. Институт аманатства во внутренней и внешней политике России в XVII -XVIII вв. // Кавказский сборник. М., 2007. Т.4(36). С.59-80
26 Указ именной, объявленный Командиру Отдельного Кавказского корпуса Управляющим Военным Министерством 19 августа 1842 года о производстве жалования мулле, приглашенному в крепость Анапу, для отправления богослужения в магометанской мечети // Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, статистика). М., 2001. С.132.
27 Дегоев В.В. Кавказ и имперская идея // Звезда. 2004. №6. С.178
28 Всеподданейшее письмо кн. Воронцова от 1 марта 1854 г // Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (далее – АКАК). Т.X.Тифлис, 1885. С. 97
29 Отчет князя М.С. Воронцова за 1849-1851 годы // АКАК. Т.X. Тифлис, 1885. С.897
30 Там же.
31 Положение о Кавказском учебном округе // Сборник распоряжений, напечатанных в циркулярах по управлению Кавказским учебным округом. Т.I. Тифлис, 1890. С.460.
32 Гатагова Л.С. Правительственная политика и народное образование на Кавказе в XIX в. М., 1993. С.128
33 Чеучев Н.Ш., Хамирзова М.Н. Из истории просвещения и образования у адыгов. Майкоп, 2001. С.28.
34 Сб. постановлений по Министерству народного просвещения. Т.3. СПб., 1875-1876.
35 Кошев М.А. Из истории просвещения горцев Северного Кавказа в XIX – начале ХХ века. Нальчик, 1991. С. 22
36 Модзалевский Л.Н. Ход учебного дела на Кавказе с 1802 по 1880 год // Памятная книжка Кавказского учебного округа на 1880г. Тифлис, 1880. С.313.
37 ГАКК. Ф. 774. Оп. 2. Д. 173. Л.2об
38 П.У. О распространении грамотности между горцами // Сведения о кавказских горцах, изданные с соизволения е.и.в. Главнокомандующего Кавказской армией при кавказском горском управлении. Тифлис, 1870. Вып.3. Репринтное издание. М., 1992. С.16.
39 Модзалевский Л.Н. Ход учебного дела на Кавказе с 1802 по 1880 год // Памятная книжка Кавказского учебного округа на 1880г. Тифлис, 1880. С.312,314.
40 Там же. С.324-326.
41 Например, в 1856 году испытанию на право обучения в гимназиях Кавказского учебного округа на звание законоучителя мусульманского закона и учителя татарского языка в уездном училище подверглись 6 человек. См. Отчет по Кавказскому учебному округу за 1855 академический год // АКАК. Т.XI. Тифлис, 1888. С.750.
42 Модзалевский Л.Н. Указ. соч. С.312.
43 Там же. С.314.
44 Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957. С. 445
45 Архивные источники о просвещении горцев Кавказа XIX-начала ХХ веков // См. Кошев М.А. Указ.соч. С.127
46 Кошев М.А. Указ. соч. С.37
47Положение об учебной части на Кавказе и за Кавказом // Сборник распоряжений, напечатанных в циркулярах по управлению Кавказским учебным округом. Первое пятилетие. 1867-1871. Тифлис, 1891. С. 44
48 Юхотников Ф. Нечто о горцах, учащихся в Ставропольской гимназии // Архивные источники о просвещении горцев Кавказа XIX-начала ХХ веков. См. Кошев М.А. Указ.соч. С.125, 126
49 Каталог ученической библиотеки при Ставропольской гимназии. Ставрополь, 1894. С. 12-15
50 Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957. С.448
51 Гатагова Л.С. Указ.соч. С.89
52 Об отношении дирекций народных училищ к мусульманским школам // Сборник распоряжений, напечатанных в циркулярах …. Третье пятилетие. 1877-1881. Тифлис, 1891. С.20 -21.
53 Цит. по: Селимханов А.К. Из истории просвещения в Дагестане // Ученые записки Дагестанского педагогического института. Т.I. Махачкала, 1957. С.142.
54 Данные административной статистики о черкесских аулах Адыгейской области за 1893 год (Извлечение из Кубанской справочной книжки 1894 года с сохранением табличных заголовков) // Список населенных пунктов Адыгейской автономной области по состоянию на 1-е января 1927 года. Краснодар, 1927. С.33-35
55 Васильков В.В. Очерк быта темиргоевцев // Ландшафт, экономические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX — начале ХХ в. Нальчик: Эль-фа,2004. С.580 – 581
56 Чему учились адыги в старину // Псатль. 1927.
57 ГАКК. Ф.454. Оп.2. Д.764. Л.14об, 15об
58 Там же. Л.13.
59 Там же. Л.23-23об.
60 Там же.
61 Там же. Л.18
62 Записка вице-адмирала Серебрякова от 11 декабря 1852 года // АКАК. Т.X. Тифлис, 1885. С.238.
63 Раздольский С.А. Монастыри Кавказской епархии и их роль в культурном развитии Северного Кавказа. Ростов-на-Дону-Майкоп,2006. С.26.
64 ГАКК. Ф.470. Оп.2. Д.1133. Л.4.
65 Таблица составлена на основании данных Ставропольских епархиальных ведомостей. 1902. №9.
66 Ставропольские епархиальные ведомости. 1902. №9. С.506.
67 Там же.
68 ГАКК. Ф.470. Оп.2. Д.1133. Л.15.
69 Там же. Л.15об. 
70 Там же. Л.9-9об.
71 Сиюхов С. Не меч, а мир // Сиюхов С. Избранное. Нальчик, 1997. С. 191

Статья Наимы Аминовны Нефляшевой. Центр цивилизационных и региональных исследрваний РАН